– Затем, что у меня есть свой собственный план. Есливсе пойдет так, как нужно, вы сможете занять свое место в истории, а я – томесто в иерархии духов, на которое давно претендую. Но, как я уже сказал, выдолжны во всем меня слушаться. Соглашайтесь же! Я не буду слишком суровымначальником. Вы сами сможете убедиться, что умный человек и с дьяволомдоговорится! Итак, закончим бесполезный спор, давайте лучше подпишем договор.

Фауст надолго задумался. Искушение было слишком велико. Бытьповелителем замка Раздол гораздо лучше, чем быть профессором алхимии вкраковском университете, кто же станет спорить! По земным меркам это означалонебывалый, головокружительный взлет. Этот демон мог превратить его в сказочнобогатого человека. Этот демон мог исполнить его давнюю, заветную мечту –побывать в Древней Греции и в Древнем Риме (в молодости Фауст был буквальнопомешан на античности). Но мысль о том, что придется повиноваться Аззи, былапротивна ученому доктору. Какое-то странное внутреннее ощущение, похожее надурное предчувствие, удерживало его. Дело было даже не в том, что во всех своихпоступках Фауст предпочитал руководствоваться своим собственным мнением(которое, к слову сказать, нередко расходилось с общепринятыми взглядами), а втом, что его вся его свободолюбивая, гордая натура протестовала против того,чтобы подчиняться духу, который по всем существующим в мире законам должен былслужить ему самому. Какая-то ловушка чудилась доктору в таком обмене ролями, непредусмотренном древними правилами сложной и тонкой игры между демонами илюдьми, установленными еще в те незапамятные времена, когда в самый первый раздьявол соблазнял человека.

– Я не согласен на ваши условия, – наконец ответилон.

Аззи вздохнул:

– Жаль. Но послушайте, ко всем земным благам, которые япообещал вам, я могу добавить воплощение Вечной Женственности, тот идеал,который на протяжении многих веков ищут, но не могут найти поэты, художники ипросто мечтатели, грезящие о возвышенной и тонкой красоте души и тела. Я имею ввиду не простую женщину, а несравненную Елену Троянскую[30].

– Елена меня не интересует. У меня уже есть девушка.

– Но ей далеко до Елены Троянской!

– Я уже сказал вам, что эта женщина меня не интересует.

Аззи улыбнулся:

– Но вы даже не взглянули на нее. Посмотрите.

Сложив пальцы в какую-то замысловатую фигуру, демон взмахнулрукой так, как это делают фокусники в цирке, и Фауст увидел, что кристальночистый горный воздух прямо перед ним начинает мутнеть и сгущаться. Черезнесколько секунд полупрозрачное туманное облако обрело очертания человеческойфигуры. Перед ученым доктором появилась женщина в белой тунике, застегнутой наодном плече; другое плечо было обнажено. Легкое одеяние не скрывало ни однойлинии ее тела, однако женщина ничуть не была смущена. Она стояла, гордо поднявголову, глядя прямо перед собой. Фауст заметил, что глаза ее меняют свой цвет,словно в них отражается само небо: секунду назад они были голубыми, но стоилолегкому облачку закрыть солнце – и они стали серыми, затем – чуть зеленоватыми,как морские волны, и вновь голубыми. Ее стройная фигура была воплощениемклассического образца женской красоты. В ней все было так гармонично, таксоразмерно, что казалось нелепым восхвалять каждую ее черту в отдельности:скажем, ее тонкий и правильный профиль, ее брови, правильными дугами изогнутыенад нежно-розовыми веками, ее густые вьющиеся волосы, ее руки с тонкими, ноприятно округлыми запястьями, с длинными пальцами, ее высокую грудь, тонкуюталию, линию бедер, похожую на очертания греческой амфоры… Все эти похвалы еекрасоте были верными, но сама Елена не поддавалась описанию. Она была настолькохороша, что любая поэтическая метафора казалась бы плоской и бесцветной всравнении с живой прелестью этой женщины. Она словно явилась из тех волшебныхснов, когда душе на миг приоткрывается божественный свет, и человек видит передсобой воздушные, прекрасные образы… Но грезы обманчивы, они рассеиваютсябыстрее, чем тает легкий утренний туман под лучами восходящего солнца; Елена жебыла земною женщиной, существом из плоти и крови. Мелкие недостатки, которые,присмотревшись внимательно, можно было бы обнаружить в ее фигуре, лишьподчеркивали совершенство ее человеческого облика.

Фауст молча размышлял, глядя на Елену. Обладание ею обещало,кроме ни с чем не сравнимого наслаждения, еще одну выгоду: оно давало поводвсем остальным мужчинам (за исключением женоненавистников, глубоких старцев ивообще равнодушных к женской красоте) завидовать счастливцу самой чернойзавистью. Поистине эта женщина была сказочным сокровищем, в сравнении с которымдаже богатства царя Соломона казались ничтожеством.

Однако у каждой медали имеется обратная сторона. Всякий, ктообладает Еленой, в равной степени сам принадлежит ей. (Подумав еще немного,ученый доктор решил, что, может быть, даже не в равной, а в большей степени.)Он вынужден делить с нею свой жребий и состязаться с нею в славе. Это было бытем более трудно для него, Фауста: ведь Елена известна во всем мире благодарясвоему природному дару – красоте, а что мог противопоставить ее красотепрофессор алхимии? Свои научные труды? Книжную премудрость?.. Он неизбежнопроиграет подобное состязание. Да, войдет в историю, но люди будут помнить не осамом Фаусте – великом маге и алхимике или, скажем, мудром правителе, а оФаусте – любовнике Елены. Даже если он не будет уступать своей подруге вфизическом совершенстве, все равно слава Елены затмит его собственныедостоинства. Парис, думал Фауст, был хорош собой и пользовался покровительствомбогини любви, иначе ему вряд ли удалось бы увезти Елену от супруга Менелая ксебе в Трою. Но мало кто вспоминает сейчас о Парисе – все говорят о Елене,которую похитил некий юноша, отдавший Афродите золотое яблоко с надписью:«Прекраснейшей».

Рассуждая так, Фауст преодолевал дьявольское искушение.Конечно, этот рыжий черт обещал ему весьма соблазнительные вещи, но слишком ужнепомерную цену по его, фаустовским, меркам он за них запросил. Фауст потому иФауст, что всегда остается самим собой, подумал ученый доктор. Он никогда нестанет послушной куклой в чьих бы то ни было руках – будь то руки женщины,мужчины или демона.

Отвернувшись от Елены и задрав кверху подбородок, он быстропроизнес:

– Нет, нет! Я не возьму ее и не стану вамслужить! – и застыл в напряженной, неестественной позе, боясь повернутьголову, чтобы не увидеть еще раз прекрасную Елену – ее красота слишкомволновала его.